Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
И вороньё, конечно, тут как тут.
Октябрь — месяц грусти и простуд — простуды в сознании читателя связываются со сквозняками, пронизывающим ветром, насморком, сотрясающим даже мозг; но не достаточным, чтобы остаться дома и переждать непогоду в уюте и тепле (с простудой нельзя получить больничный у врача). Промозглые улицы у человека в болезненном состоянии, с легким ознобом вызывают глубочайшую грусть (тоску по лету, по теплым странам, по домашнему семейному уюту). Так в текст вступают темы: дома (уютного гнезда) и миграции (перелетных птиц, живущих меж двух домов, в полете из тепла в тепло, из ярких красок в яркое солнце).
воробьи — пролетарьят пернатых — Их много (видимое множество, неисчислимая подвижность, бросающаяся на глаза); и их все подкармливают (как самых слабых и маленьких — та же неизмеряемая и видимая, навязчивая слабость и миниатюрность). Все вместе вызывает чувство жалости, желания обогреть и накормить. При непонимании масштаба и силы явления в реальности (при взгляде на что-то, нуждающееся в помощи и защите, у русского человека отключается временнАя логика и анализ и включается нелогичность моментального ощущения, которой он следует).
Получается, что воробьи — многочисленные, вездесущие — собирают дань с прохожих, питаются крошками пищи других птиц, повсеместно шныряют — как рабоче-крестьянский (не рабочий и не крестьянский по отдельности, не привязанный делом к месту и роду) люд (после сбора урожая, с октября, перебиравшийся из деревень в города на зиму и живший подработкой там и тут, крошками, до нового сезона).
Перемещение, переселение с места на место — стало возможно после 1861 г., отмены крепостного права и «привязки» крестьян к земле и собственнику.
При слово «пролетарьят» в контекст включается еще один образ октября — в ознобе и горячке революции; с рабочими на демонстрациях, замотанными шарфами тонкими шеями и выкриками демонстрантов, как перекличкой воробьев.
В связи с ним появляется и образ эмигрантов, бегущих от войны, голода, террора — в теплые страны (Константинополь, Париж, Берлин, Прага…). Как перелетных птиц, пытающихся хоть в ином краю, но сохранить тепло жизни, тепло семейного очага от сквозняков разбитых окон, выбитых дверей и украденного революцией покоя и мира.
Воробьи — «низшая каста» в биологическом «семействе воробьиных».
По верованиям древних римлян, пенаты — боги-хранители домашнего очага, семейного благополучия. Позднее это слово стало нарицательным для обозначения родного дома
«Пенаты» — для представителей русской интеллигенции как имя собственное, — это усадьба, место проживания в течение последних 30ти лет художника И. Репина, где бывали лучшие представители российской интеллигенции начала XX века. После революции и по декрету о независимости Финляндии, подписанному В. И. Лениным в 1918 году, Куоккала, как часть финской территории, отделилась от Советской России «Пенаты» оказались вне СССР, в Финляндии. Семья Репина — т.о. оказалась за границей, в эмиграции и не хотела возвращаться в Советскую Россию (несмотря на попытки властей СССР по возвращению туда И. Репина). До 1939 года его дочь Вера Ильинична жила в «Пенатах». В начале советско-финской войны 1939 года она бежала в Хельсинки, взяв с собой часть картин и рисунков отца. Вместе с нею уехал и ее брат Юрий Репин. Вероятно, это помогло им спастись от сталинских репрессий и концлагерей (для дворян, интеллигенции, не-граждан СССР …) С 1940 г. в «Пенатах» открыли музей.
Ср. «Дни Турбиных», «Белая гвардия» и «Бег» М. Булгакова — «Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут» (зима и вой вьюги как признаки новой ситуации в Советской России, то же в поэме «Двенадцать» А. Блока).
Смольный институт благородных девиц
В октябре 1917 года институт во главе с княгиней В. В. Голицыной переехал в Новочеркасск.
Последний российский выпуск состоялся в феврале 1919 года в Новочеркасске. Уже летом 1919 года институт покинул Россию и продолжил работу в Сербии.
Снова тема насильственной миграции, под давлением исторических процессов: эмиграции в теплые (физически и духовно, позитивно настроенные к эмигрантам) страны дворян и белогвардейцев, помещиков, интеллигенции в 1918-1924 гг.; и заселения в их пенаты и институты рабочих и крестьян («воробьев пролетариата», не ценящих и не знающих корней и устоев своих новых домов).
Кто был ничем, то станет всем. — Заключительные слова первой строфы стихотворения «Интернационал» (1871) Эжена Потье (1816-1887) в переводе на русский язык (1902) Аркадия Яковлевича Коца (1872- 1943).
Это парафраз известных библейских строк, слов Иисуса Христа: «Первые станут последними, а последние станут первыми» (Евангелие от Матфея, гл. 19; Евангелие от Луки, гл. 13 и Евангелие от Марка, гл. 10).
Здесь «пенаты» с маленькой буквы — как обобщение всех покинутых дворянских гнезд, разрушаемых людьми и временем. Но есть тут и намек на отбытие молодежи в города из деревни; и на отъезд горожан по зимним квартирам с дач — общий отток из индивидуальных и неповторимых пенатов в серые однотипные коробки домов («хрущевок»); смены поколений, традиций и эпох.
«Скворечниками» в обиходе называли маленькие комнаты в коммунальных квартирах. Когда на место дворянских семей и интеллигенции (отбывших в места куда более отдаленные после революции — см. «Зойкина квартира» М. Булгакова) заселяли семьи рабочих и крестьян, «уплотняли» (см. «Собачье сердце» М. Булгакова).
Обесценивание пенатов, корней, индивидуальных судеб, понятия собственности как ответственности (наёмный характер комнаты и квартир в СССР (собственники не жильцы, а государство, полностью распоряжающееся человеком)); в связи с темой миграции и эмиграции в подтексте все шире входящей в стихотворение.
Не случайно далее однотипные прямоугольники скворечников сравниваются со Смольным институтом благородных девиц.
— Как перешедшее из частной собственности в общественную и ныне распределяемое свыше, государством, внаймы, на время. Эпоха «временщиков» — Как множество однотипных построек сравнивается с неповторимой архитектурой первого в Европе государственного высшего учебного заведения для обучения девушек — Императорского воспитательного общества благородных девиц.
И судьба самого здания Смольного института — стать тем самым «Смольным», местом обитания новой советской элиты, начиная с В.И. Ленина, а затем властей Ленинграда (в эпоху Бродского). Захваченный воробьиным «пролетарьятом», он перешел в руки чиновников более высокого ранга (но тоже рабоче-крестьянского происхождения, из того же семейства «воробьиных» по принципу «Кто был ничем, тот станет всем»).
В подтексте — смена цветовой гаммы, звукового фона, стиля быта и бытия (ускорение, поспешность вместо степенной размеренности, полной благочестия и стати). Куда более длительная, чем одна осень или зима.
Интересно в этой связи вспомнить, что после периода Хрущевской относительной «оттепели» (1954-1964гг.) наступает период Брежневских «заморозков», стагнации (до 1990х).
В поэтике Бродского — птичья местечковая «серая элита» — не довольствующиеся крошками, довольно агрессивная, слетающаяся «на готовое» (высматривающая падаль, чужую добычу и налетающая на нее); общество в обществе (Ворон ворону глаз не выклюет).
В поэтике Бродского — серо-черная масса (цвет официоза), сродни чиновничьей касте в СССР (наблюдатели, ожидающие податей и подчинения от народа; местные царьки, управляющие путем распространения страха и дурных вестей обо всем, что им не подвластно, бюрократия, сменившая аристократию).
С т.з. биологии, вОроны и ворОны относятся к «семейству воробьиных», так что их появление здесь вполне закономерно (высшая каста среди сородичей: воробьёв, грачей, галок, соек, сорок…)
Вороньё — вороны, вороны; семантика образа в русской национальной картине мира — падаль, смерть, тление, дурные вести. И те и др. сопровождают магов, колдунов, ведьм (на Руси — Бабу Ягу).
ВОроны — предвестники смерти, питающиеся падалью (вьются на местами сражений, над павшими, ожидая их смерти и свою добычу) («»)
ВорОны — дурные вестницы, сплетницы
Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелёта
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное «карр!»
звучит для нас как песня патриота.
Птичий ум в русской национальной картине мира — недалекий, недальновидный, ограниченный видимой перспективой умок (поговорки, пословицы)
Ворона также недальновидна, не способна сохранить полученное — «попался, как ворона в суп», «бывали у вороны большие хоромы…»; и не способная к изменениям с учетом смены обстановки — «ворона и за море летала, да вороной вернулась».
Интересно, что недалекий и не способный к образованию, развитию «птичий ум» оперирует «понятиями», то есть замершими, неизменными стереотипами, передающимися из поколения в поколение и признанными «верхами» (включенными в «понятийный аппарат», бюрократией) (обобщенность и разговорный стиль в тексте подчеркивается наречной частицей «вообще»)
Страшное понятие «зима» связано с рисуемыми умишками воробьев образами холода, снега (голода, смерти). Оно — антоним весны («оттепели», освобождения) и лета (цветения, тепла, изобилия пищи).
И все же голод и смерть не так страшны для городских птичек (подкармливающихся на помойках, подачками людей вольными и случайными, получивших в наемное временное пользование скворечники), как перелёт — свободное перемещение в пространстве (временное или навсегда, миграция и эмиграция), пересечение границ.
Также может прочитываться как панический страх любого пере- (преодоление каких-то границ, жизнь вне рамок), владеющий умами чиновников внутри системы эпохи стагнации (Брежнева) и переданный ими умам простых граждан.
Бродский рисует мир, подобный тюрьме с комнатками-скворечниками или острову, с кажущейся добровольностью нахождения в нем заключенных, с жестокосердным царем (Минос). Под страхом жестокого наказания изгнанием из привычного коллектива, для русского национального характера («соборующегося» по В. Соловьеву, «на миру и смерть красна») непереносимого.
Икар — тема перелета от несвободы, из заключения к свободе (мифология; спасение с острова Крит — замкнутого пространства, от раздраженного царя Миноса).
В СССР «перелёт» на время был возможен только по поручению «свыше»: поездка за границу — только после полной и детальнейшей проверки граждан на добропорядочность и верность советскому госстрою, с выдачей минимума валюты (только на время поездки, по завершении обязаны сдать все остатки средств), под наблюдением и отчетами «сопровождающих» от КГБ партийных работников. «Перелёт» навсегда — высылка неугодных властям, диссидентов с отказом в праве на возвращения, гражданство и собственность, в 24 ч. или 72 ч. с небольшим багажом (в 1972 г. так будет выслан и сам И. Бродский, ср. высылку А. Солженицына и др. )
Как высылали из СССР диссидентов и писателей
Каркать, накаркать — предвещать недоброе, беду (пронзительное — пронзить, ранить, убить стрелой)
Зимой остаются голоса воронов и ворон, серости, однообразия — см. выше чиновников; одноголосие вместо многоголосия; «карр» — как приказ без права осмысления, схожий в конце с рычанием цепного сторожевого пса (рр). Зима — время диктата воронья над воробьями, рамочного (островного) быта и бытия со страхом наказания за попытку преодоления этих рамок.
Абсолютизм и монополия на власть, на мнение и принятие решений за всех — у государства.
Отрывок
1967 г.
Стиль — напоминает жанр басни (Эзоп в пересказе Крылова, например) (побасенка, иронично о трагичном/болезнях общества со скрытой моралью)
Как в жанре басни под личинами животных и птиц (ворон и воробьев) скрываются люди.
См. «кочевой образ жизни» Бродского в его биографии.
Во время поездки в Самарканд в конце дек. 1960 года Бродский и его друг, бывший лётчик Олег Шахматов, рассматривали план захвата самолёта, чтобы улететь за границу, в Иран. Но на это они не решились.
1966-1967 — в советской печати появилось 4 стихотворения поэта (не считая публикаций в детских журналах), после этого наступил период публичной немоты. С точки зрения читателя единственной областью поэтической деятельности, доступной Бродскому, остались переводы.
«Такого поэта в СССР не существует» — заявило в 1968 году советское посольство в Лондоне в ответ на посланное Бродскому приглашение принять участие в международном поэтическом фестивале Poetry International.
50 лет октябрьской (контр)революции (революция — Февральская революция; действие, отменяющее ее результаты — контр-революция)
Октябрьская поэзия: волшебство и шарм
Приветствую Вас, дорогие друзья! Сегодня в рубрике «Рифмы жизни» начинаю разговор о месяцах года в творчестве русских и современных поэтов. Тему назвала так «Октябрьская поэзия: волшебство и шарм». Все двенадцать месяцев воспеты поэтами разных времен. Месяцы года, словно части одного бессмертного произведения, следуют один за другим. Но каждый год эта вечная симфония звучит по-разному.
Для многих людей октябрь — это самый грустный и дождливый месяц года. Стоит с утра выглянуть за окошко, как сразу портится настроение от вида свинцового неба. Поэтому многих удивляет, чем такая прозаичная картина вдохновляла мастеров отечественной литературы. Ведь октябрьская поэзия занимает центральное место в творчестве А. Пушкина, А. Блока и многих других классиков. Современные авторы тоже уделяют этой теме внимание. Постараемся разобраться в деталях октябрьских противоречий на примере известных произведений.
Октябрьская поэзия: волшебство и шарм
Любой человек тяготеет сердцем к красоте. Поэтому трудно найти такого человека, который проявлял бы полное равнодушие к осеннему преображению окружающей природы. Ведь это так просто закрыть глаза и ощутить первое дыхание осени в пробежавшем мимо ветерке. Нетрудно заметить в небе, пробивающий сквозь серые тучи, прощальный лучик солнечного света.
Природа — великий мастер. Она творит живое полотно из листьев, ветра, капелек дождя. Просто поэты тоже особенные люди. Им удается уловить эти полутона, а потом эту красоту передать понятными словами. Октябрьская поэзия наполнена особым смыслом. В ней ощутимо пульсирует жизнь, но в то же время чувствуется ожидание чуда.
Октябрьское вдохновение
Октябрь. Он такой разный это осенний месяц. В нем угадывается характер творческого человека и авантюриста. Порой, стараясь обмануть нас, октябрь надевает на себя маску весеннего апреля. Но даже это кратковременное перевоплощение вселяет оптимизм и надежду, что с уходом тепла не закончилось лето, оно осталось в душе. Этот осколочек солнечного света будет там жить, и ждать наступления новой весны.
Этот главный посыл четко прослеживается в знаменитом стихотворении А. Пушкина «Осень». Великий поэт сумел мастерски, как и подобает настоящему художнику слова, описать удивительные краски природы в октябре. В его строках ощущается, и как дохнул осенний хлад, и то, как местные охотники отправляются на охоту в поисках ярких впечатлений.
Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы (А.С. Пушкин).
Изящными фразами описывают прелесть окружающих осенних пейзажей Федор Тютчев и Александр Блок — известные русские поэты.
Осенней позднею порою
Люблю я царскосельский сад,
Когда он тихой полумглою
Как бы дремотою объят —
И белокрылые виденья
На тусклом озера стекле
В какой-то неге онеменья
Коснеют в этой полумгле…
И на порфирные ступени
Екатерининских дворцов
Ложатся сумрачные тени
Октябрьских ранних вечеров —
И сад темнеет, как дуброва,
И при звездах из тьмы ночной,
Как отблеск славного былого,
Выходит купол золотой… (Ф. Тютчев).
Александр Блок в стихотворении «В октябре» описывает хмурую столицу, как бы сравнивая ее со своей жизнью, и мечтает о старом, бывалом времени, надеется, что будет, как всегда:
Открыл окно. Какая хмурая
Столица в октябре!
Забитая лошадка бурая
Гуляет на дворе.
Снежинка легкою пушинкою
Порхает на ветру,
И елка слабенькой вершинкою
Мотает на юру.
Жилось легко, жилось и молодо —
Прошла моя пора.
Вон — мальчик, посинев от холода,
Дрожит среди двора.
Всё, всё по старому, бывалому,
И будет как всегда:
Лошадке и мальчишке малому
Не сладки холода.
Да и меня без всяких поводов
Загнали на чердак.
Никто моих не слушал доводов,
И вышел мой табак.
А всё хочу свободной волею
Свободного житья,
Хоть нет звезды счастливой более
С тех пор, как за?пил я!
Давно звезда в стакан мой канула, —
Ужели навсегда?..
И вот душа опять воспрянула:
Со мной моя звезда!
Вот, вот — в глазах плывет манящая,
Качается в окне…
Жизнь начнется настоящая,
И крылья будут мне!
И даже всё мое имущество
С собою захвачу!
Познал, познал свое могущество!..
Вот вскрикнул… и лечу!
Лечу, лечу к мальчишке малому,
Средь вихря и огня…
Всё, всё по старому, бывалому,
Да только — без меня! (А. Блок).
Ностальгические нотки по утраченному лету звучат в произведении А. Майкова «Мечтания». Сквозь строки словно пробиваются звуки проливного дождя. Автор делится своими лучшими воспоминаниями.
Пусть пасмурный октябрь осенней дышит стужей,
Пусть сеет мелкий дождь или порою град
В окошки звякает, рябит и пенит лужи,
Пусть сосны черные, качаяся, шумят,
И даже без борьбы, покорно, незаметно,
Сдает угрюмый день, больной и бесприветный,
Природу грустную ночной холодной мгле,-
Я одиночества не знаю на земле.
Забившись на диван, сижу; воспоминанья
Встают передо мной; слагаются из них
В волшебном очерке чудесные созданья
И люди движутся, и глубже каждый миг
Я вижу души их, достоинства их мерю,
И так уж наконец в присутствие их верю,
Что даже кажется, их видит черный кот,
Который, поместясь на стол, под образами,
Подымет морду вдруг и желтыми глазами
По темной комнате, мурлыча, поведет… (А. Майков).
Октябрь — художник
Совершенно иные рифмы жизни использует Сергей Есенин в своем стихотворении «Воспоминание». В этом знаковом труде поэта октябрь выступает как переломный рубеж между старой и новой эрой. Когда после залпа «пламенной Авроры взошла железная заря».
Теперь октябрь не тот,
Не тот октябрь теперь.
В стране, где свищет непогода,
Ревел и выл
Октябрь, как зверь,
Октябрь семнадцатого года.
Я помню жуткий
Снежный день.
Его я видел мутным взглядом.
Железная витала тень
«Над омраченным Петроградом».
Уже все чуяли грозу,
Уже все знали что-то,
Знали,
Что не напрасно, знать, везут
Солдаты черепах из стали.
Рассыпались…
Уселись в ряд…
У публики дрожат поджилки…
И кто-то вдруг сорвал плакат
Со стен трусливой учредилки.
И началось…
Метнулись взоры,
Войной гражданскою горя,
И дымом пламенной «Авроры»
Взошла железная заря.
Свершилась участь роковая,
И над страной под вопли «матов»
Взметнулась надпись огневая:
»Совет Рабочих Депутатов». (С. Есенин).
А Игорь Северянин, один из лучших представителей плеяды поэтов серебряного века, увидел в этом осеннем месяце признаки приближающейся смерти. Но это не мешает ему «любить угрюмый предснежный октябрь».
Люблю октябрь, угрюмый месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий месяц,
Как половина колеса.
Люблю мгновенность: лодка… хобот…
Серп… полумаска… леса шпиц…
Но кто надтреснул лунный обод?
Кто вор лучистых тонких спиц?
Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает сталь.
Как бред земли больной, туманы
Сердито ползают в полях,
И отстраданные обманы
Дымят при блеске лунных блях.
И сколько смерти безнадежья
В безлистном шелесте страниц!
Душе не знать любви безбрежья,
Не разрушать душе границ!
Есть что-то хитрое в усмешке
Седой улыбки октября,
В его сухой, ехидной спешке,
Когда он бродит, тьму храбря.
Октябрь и Смерть — в законе пара,
Слиянно-тесная чета…
В полях — туман, как саван пара,
В душе — обмершая мечта.
Скелетом черным перелесец
Пускай пугает: страх сожну.
Люблю октябрь, предснежный месяц,
И Смерть, развратную жену!.. (И. Северянин ).
Иван Бунин с такой нежностью и точностью описывает осенний рассвет в своем стихотворении «Октябрьский рассвет», что хочется, непременно, самому увидеть это чудо.
Ночь побледнела, и месяц садится
За реку красным серпом.
Сонный туман на лугах серебрится,
Черный камыш отсырел и дымится,
Ветер шуршит камышом.
Тишь на деревне. В часовне лампада
Меркнет, устало горя.
В трепетный сумрак озябшего сада
Льется со степи волнами прохлада…
Медленно рдеет заря. (И. Бунин).
А Иосиф Бродский лаконично, но предельно метко охарактеризовал октябрь, как «месяц грусти и простуд».
Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
И вороньё, конечно, тут как тут.
Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелёта
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное «карр!»
звучит для нас как песня патриота. (И. Бродский).
Но в природе случается так, что в октябре может выпасть первый снежок, который, конечно же, обязательно расстает, но напомнит всем, что зима неизбежна. Как раз об этом пишет в своем стихотворении Дмитрий Мережковский «Октябрьский снег первоначальный»:
Октябрьский снег первоначальный…
В тиши покинутых садов
Как листья желтые печальны
На раннем саване снегов!
Дивясь немых аллей безлюдью,
На темном зеркале пруда
Как режет лебедь белой грудью
Стекло предутреннего льда!
И там, у солнечного брега,
Как в первый раз побеждена
Сей мертвой белизною снега
Живая крыльев белизна! (Д. Мережковский).
Навевает теплые воспоминания стихотворение Юлии Друниной «Октябрь в Крыму», в котором известная советская поэтесса вспомнила октябрь и былую юность, когда южные ночи оглашал невообразимый хор цикад.
Октябрь в Крыму —
Как юности возврат.
Прозрачен воздух,
Небо густо-сине.
Как будто в мае
Дружный хор цикад,
И только утром
Их пугает иней.
Я осень
Перепутала с весной.
Лишь мне понятно,
Кто тому виной… (Ю. Друнина).
Маргарита Агашина посвятила всего шестнадцать строк октябрю, но в них чувствуется настроение поэтессы: переживания, тоска и, в итоге, огромное желание жить.
Шестнадцать строк об октябре —
о том, что иней на заре
прошёл по листьям сединой,
о том, что лето за спиной.
Шестнадцать строчек о тоске —
о том, что брошен на песке
обломок лёгкого весла,
о том, что молодость прошла.
И вдруг, наперекор судьбе,
шестнадцать строчек о тебе,
о том, что с давних пор не зря
ты любишь ветры октября!
Шестнадцать строчек… Я живу.
Дубовый лист упал в траву.
Песок остыл. Ручей продрог.
А я живу!.. Шестнадцать строк. (М. Агашина).
Какая дивная пора!
Современные авторы тоже не жалеют для октября ярких красок и лучших слов. Молодые авторы, а также именитые мастера пера умело передают все самые тонкие оттенки этой удивительной поры. В их стихах невообразимо яркие краски бабьего лета, и плывущая по воздуху паутина, и прощальный крик журавлиной стаи.
Какая дивная пора!
Деревья в золото одеты,
А это, вроде бы, примета,
Что быть дождям уже пора.
Уже октябрь за окном,
Но он нас радует теплом!
И осень, солнышком согрета,
Нам снова дарит бабье лето! (Тамара Базилевская).
Ирина Самарина в своем стихотворении «Октябрь — сердце осени…» попыталась сравнить этот месяц с портнихой, которая перешивает, укорачивает и украшает платья деревьев. Как можно эту осень не любить?- спрашивает в итоге поэтесса.
Октябрь деревьев платья перешил…
Укоротил, украсить поспешил…
Замёл ветрами жёлтую листву,
Закрасил серым неба синеву…
Октябрь — сердце осени и в нём
Все чувства разгораются огнём…
Сгорают тихо листья во дворе.
И к людям грусть приходит в октябре.
На окнах капли осени блестят…
Я вижу октября туманный взгляд,
В нём предсказанье скорых холодов,
Ночей ноябрьских, северных ветров…
Октябрь — сердце осени и он
Уронит слёз солёных миллион,
Ведь в этом сердце — грусть большой земли.
Дни октября тепло не сберегли…
Но осени волшебной красота,
Что так богата и душой чиста,
Поможет октябрю печаль забыть…
Как можно эту осень не любить? (Ирина Самарина-Лабиринт).
«Растаять в вихре листопада…» мечтает Марина Тарковская, которая посвятила свое творение тоже октябрю.
Непостижимо. И невероятно!
Размеренно октябрь шуршит листами…
По небу чередой поплыли пятна —
Свинец и синь на фоне серой стали.
Осенних мыслей кипа необъятна,
Они перемежаются местами —
Простые с безнадежно непонятным —
Их тайным смыслом, видно, пропитали…
Октябрь… Настало время равновесий
Добра и зла. Неверия и правды.
Гармонии прощения и мести.
Из ниоткуда ждем благих известий
И, глядя в никуда, безумно рады
Растаять в вихре листопадных бестий… (Марина Тарковская).
Тихий и пустой октябрьский лес поэтесса Татьяна Гостюхина сопоставляет со своей жизнью, где рядом с горем — обретения:
Октябрьский лес и тих, и пуст.
Во всём и кротость, и смирение.
И лишь рябины яркий куст
Как отсвет веры в Провидение.
Здесь не заметен скорби след
Средь увядания и тления.
Наполнит душу тихий свет
Живой любви и всепрощения.
А на дороге — крепкий груздь.
Какое дивное видение!
Я благодарно улыбнусь,
Поняв природы откровение.
Ах, эта мудрость бытия —
И скорбь, и радость в единении.
Не так ли точно жизнь моя,
Где рядом с горем обретения? (Татьяна Гостюхина).
Поэтесса Натали Самоний представила октябрь, как осеннюю выставку, а октябрь, как художника — важного и надменного:
В рамках окон — осенняя выставка,
Начат день золотым вернисажем,
А октябрь, как художник, как выскочка,
Ходит, хваста, надменен и важен:
Там и тут машет кистью огромною,
Ищет взглядом: «Ну, где же фотограф?
Настроенье сегодня нескромное —
Подарю, если надо, автограф!»
Схож октябрь с безрассудным транжирою
Тратит солнца сусальное золото…
И при этом, бахвал, импонирует —
Всё вниманье к нему лишь приколото.
В рамках окон — осенняя выставка,
Бесподобна краса заоконная…
Мой октябрь — талант, а не выскочка,
Потому-то в него я влюблённая! (Натали Самоний).
«А как прекрасны ночи в октябре? Они мягки, как пух» — заметила Татьяна Повелий и отразила замечанное в своем стихотворении:
Ночи в октябре мягки как пух,
Не тревожат их ещё морозы.
Лирика осенней желтезны,
С добавленьем самой лёгкой прозы.
Мне ли любоваться и грустить,
Радоваться звёзд не ярких бденью,
Мне ли торопить свои мечты,
Проходя по жизни лёгкой тенью?
Где-то в сонной дали лунный диск,
Будто вылитый из крепкой белой стали,
И смотрю я на него как серый волк,
Жалкий волк,отбившийся от стаи.
Ночи в октябре мягки как пух,
Все наверно это замечали,
Но расставил сети мне паук
Из осенней дымчатой печали. (Татьяна Повелий).
Гимн октябрю
Поэт Вячеслав Арасланов уверяет нас, что «у октября нет повода скупиться на терпкий вермут позднего тепла»:
У октября нет повода скупиться
На терпкий вермут позднего тепла,
Но отгуляли, и клюют синицы
Рябину с опустевшего стола.
И кто из нас сегодня в провожатых —
Я или осень, сразу не поймешь,
Лишь с липы, почерневшей и горбатой,
Слетит «на возвращенье» рыжий грош.
Да каркнет следом голос одинокий,
Желая не болеть и долго жить,
И ветер разнесет по лесу строки,
Что мне не удалось договорить… (Вячеслав Арасланов).
Татьяна Христенко от души радуется октябрьскому дождю и намокшим листьям. Уделом влюбленных женщин и счастливых называет листопад пожелтевших листьев:
Я радуюсь тебе, октябрьский дождь,
Намокшим листьям желтым и багряным.
С утра ты целый день идешь, идешь,
Тревожишь душу стуком барабанным.
Я вслушиваюсь в капель дробный стук,
Смотрю в окно, там пузырьки на лужах.
Год завершает ежегодный круг
Продрог он и, мне кажется, простужен.
Октябрь не обещает теплых дней.
Он неприветлив, выглядит суровым.
И кроны у деревьев став бедней
Своим обличьем недовольны новым.
А мне к душе октябрьский строгий лик,
Я не боюсь его погод дождливых…
Запомнить листопадов каждый миг
Удел влюбленных женщин и счастливых. (Татьяна Христенко).
Гимн октябрю воспевает поэт Зенцов и заверяет, что «октябрь справился с задачей, благословенны его дни»:
У октября свои затеи —
Всё, что пестрило, обелить.
Пурпур листвы — его идея
Сорвать и пологом прикрыть.
Пусть поначалу неумело,
Небрежно, так как второпях.
Зима придёт, закончит дело,
Снег плотно ляжет на полях.
А начинал стелить октябрь,
Всё большей частью по ночам.
Приемник дел его ноябрь,
Угроза речкам и ручьям.
Два этих добрых подхалима,
Земле в угоду шлют снега.
На грани фола и экстрима
Спасают от простуд луга.
Что бы с землёй без снега стало
Под белокурою луной.
А чем теплее одеяло,
Тем больше зелени весной.
Отсюда вывод однозначный,
Земле все месяцы сродни.
Октябрь справился с задачей,
Благословенны его дни. (Зенцов).
Напоследок
Октябрьская поэзия наполнена тихой грустью и светлой надеждой. Она была такой сто и двести лет назад, такой остается и сегодня. Ностальгия по утраченному теплу не мешает наслаждаться золотом осени и верить в добрые перемены.
В публикации представлена лишь небольшая часть стихов, посвященных октябрю. Поэзия октября отлично ложится на музыку. Приглашаю в заключении послушать песню «Октябрь» в исполнении Ольги Братчиной.
Спасибо вам за внимание, дорогие читатели! Подписывайтесь на обновление статей в рубрике «Рифмы жизни». Также не забывайте рекомендовать статью своим друзьям в социальных сетях! Приглашаю посмотреть видеофильмы на моем канале You Tube.
Пусть у вас всё будет хорошо, Вера.
- Харенко Е. А., Ларионова Н. И., Демина Н. Б. Мукоадгезивные лекарственные формы. Химико-фармацевтический журнал. 2009; 43(4): 21–29. DOI: 10.30906/0023-1134-2009-43-4-21-29.
- Мустафин Р. И., Протасова А. А., Буховец А. В., Семина И.И. Исследование интерполимерных сочетаний на основе (мет)акрилатов в качестве перспективных носителей в поликомплексных системах для гастроретентивной доставки. Фармация. 2014; 5: 3–5.
- З.С. Смирнова, Л.М. Борисова, М.П. Киселева и др. Противоопухолевая эффективность прототипа лекарственной формы соединения ЛХС-1208 для внутривенного введения // Российский биотерапевтический журнал. 2012. № 2. С. 49.
- https://klassika.siteforyou.online/oktyabr-mesyac-grusti-i-prostud/.
- https://vseosemye.ru/rifmy-zhizni/oktyabrskaya-poeziya-volshebstvo-i-sharm.html.
- Wunderlich, «Geschichte der Medicin» (Штуттгардт, 1958).
- З.С. Смирнова, Л.М. Борисова, М.П. Киселева и др. Противоопухолевая активность соединения ЛХС-1208 (N-гликозилированные производные индоло[2,3-а]карбазола) // Российский биотерапевтический журнал 2010. № 1. С. 80.
- З.С. Смирнова, Л.М. Борисова, М.П. Киселева и др. Противоопухолевая активность соединения ЛХС-1208 (N-гликозилированные производные индоло[2,3-а]карбазола) // Российский биотерапевтический журнал 2010. № 1. С. 80.
- Frédault, «Histoire de la médecine» (П., 1970).
